– Хороший район.

А я, я ничего не говорю.

Я только смотрю на нее, на ее губы и ровные белые зубы, пока она говорит. Я смотрю, как ветер запускает пальцы ей в волосы. Как он овевает ей шею. Я смотрю даже, как воздух течет ей в рот. В легкие и обратно…

Они с Рубом болтают о самых обычных вещах. Школа. Дом. Друзья. На какие группы сходили в последнее время – Руб ни на какие. Он их сочиняет на ходу.

Я?

Я бы ей ни за что не соврал.

Клянусь.

– Давай!

Это все заорали в тот миг, когда собак выпустили, и они побежали по дорожкам.

– Давай, Пломбир!

Руб орет вместе со всеми.

– Давай, Персик! Беги, малыш!

И пока собаки бегут, я гляжу на Стефани. Персиковый Пломбир меня больше не интересует, даже когда он приходит к финишу на два корпуса впереди всех, и Руб хлопает меня по спине, и Перри хлопает по спине нас обоих.

– Старуха Крэддок молоток, слышь! – орет мне Руб, и я рассеянно улыбаюсь. Стефани тоже улыбается, нам обоим. Мы только что выиграли шестьдесят пять долларов. Наш первый настоящий выигрыш на бегах. Перри забирает его и отдает нам.

Мы решаем остаться в выигрыше и дальше просто смотрим и тусуемся там до вечера, пока тени не делаются длинными и стройными. После завершающего забега толпа рассасывается, и Перри приглашает нас к себе на, как он это назвал, «еду, напитки и все, что вам может понадобиться».

– Нет, спасибо. – Это Руб. – Нам надо домой.

В этот момент Стеф говорит с какой-то девицей постарше, я предполагаю – с сестрой. Они болтают, потом расходятся, и Стеф остается одна.

Выходя из ворот, я вижу ее и спрашиваю Руба:

– Может, нам ее проводить или как-то? Ну, знаешь, чтобы по дороге не пристали какие-нибудь. Тут хватает разных чудил.

– Нам надо вернуться до темна.

– Да, но…

– Ну иди, если хочешь, – Руб ободряет меня. – Я скажу маме, что ты придешь позже, зашел к приятелю.

Я останавливаюсь.

– Давай, – говорит Руб, – решай.

Мешкаю, делаю шаг в одну сторону, в другую… Решаюсь.

Берегу через дорогу, а обернувшись – где там Руб, – вижу, что его уже нет. Нигде его нету. Стеф шагает впереди. Я догоняю.

– Эй. – Слов. «Еще слов, – командую я себе. – Надо говорить больше слов». – Эй, Стеф, можно тебя проводить? – «Чтобы убедиться, что ты без приключений добралась домой», – думаю я, но не говорю этого. Я такого не сказал бы. Я лишь надеюсь, она понимает, что я имею в виду.

– Ладно, – отвечает она, – но тебе ведь не по дороге?

– Ну, не очень.

На улице темнеет, и слов больше нет. Ну просто не идет в голову ничего, что сказать, о чем поговорить. Единственный звук – это мой пульс, катящийся сквозь мое тело, пока мы идем дальше и дальше. Мы идем не спеша. Я смотрю на нее. Она несколько раз тоже смотрит на меня.

Пропасть мне, она прекрасна. Я это вижу в свете фонарей – в каждом глазу по небосводу, темные короткие волны волос и смуглая кожа.

На улице свежо.

«Бог мой, она же, наверное, мерзнет». Я скидываю ветровку и предлагаю ей. Все так же без слов. Только мое лицо, умоляющее ее принять. Она берет ветровку и говорит:

– Спасибо.

У калитки она спрашивает:

– Не хочешь зайти? Напою чем-нибудь.

– А, не, – объясняю я. Спокойно. Слишком спокойно! – Мне надо домой. Но, я бы, конечно, с радостью.

Она улыбается.

Улыбается и скидывает ветровку. Отдает мне, и мне жаль, что я не касаюсь ее пальцев. Жаль, что не могу поцеловать ей руку. Жаль, что не могу коснуться ее губ.

– Спасибо, – говорит она еще раз, поворачивается и идет к дому, а я стою столбом и смотрю вслед. Запоминаю ее всю. Волосы, шею, плечи. Спину. Джинсы и ее ноги, шагающие. Опять руки, браслет, пальцы. И последнюю улыбку – когда она оборачивается:

– Эй, Кэмерон.

– Да?

– Мы, может, увидимся завтра. Я думаю сходить поглядеть на бокс, хотя я вообще-то ненавижу драки. – Она секунду молчит. – И собачий тотализатор терпеть не могу. Хожу только из-за собак, они чудесные.

Я стою столбом.

Застыв.

И думаю: «А может ли Волф быть чудесным?!»

Однако говорю я так:

– Здорово.

У нас происходит контакт. Ее глаза затягивают в себя мои.

– В общем, да, – говорит Стеф, – постараюсь прийти.

– Хорошо. – И потом: – Слушай, просто интересно, – начинает она. Что-то обдумывает. – Руб правда так хорошо дерется, как про него говорят?

Я киваю.

Всё честно.

– Да, – отвечаю, – правда.

– А ты?

– Я? Не особенно, вообще-то…

Еще одна улыбка, и она говорит:

– Значит, завтра, наверное, увидимся.

– Отлично, – подтверждаю я. – Надеюсь.

Она поворачивается в последний раз и исчезает в доме.

Оставшись в одиночестве, я стою еще несколько секунд и направляюсь восвояси. И перехожу на бег – от адреналиновой браги, которая шипит в горле.

Может Волф быть чудесным?

Может Волф быть чудесным?

Я спрашиваю на бегу, создав в голове ее образ. «Думаю, Руб может, – отвечаю я, – когда он на ринге. Он красив, но свиреп, но буен, но чуден и красив опять и опять».

Домой я прихожу как раз к ужину.

Она со мной за столом. Стефани. Стеф. Глаза небесные. Сахарные запястья и пальцы, и волны темных волос, и ее любовь к чудесным псам на бегах.

Она, может быть, придет завтра на матч.

Она, может быть, придет.

Может быть, придет.

Она может.

Она.

Да я тронулся, не?

Кэмерон Волф.

Кэмерон Волф и еще одна девчушка, выказавшая слабенький, хиленький интерес. И он в нее уже влюблен. Он готов на все ради нее – клянется не обижать и выполнять все, чего она только пожелает. Он готов отдать всего себя.

Он всего лишь пацан, и, конечно, боль, а не счастье – вот что его ждет.

Или будет иначе?

Может ли?

Будет ли?

Не знаю.

Предвкушаю и надеюсь. Думаю об этом весь вечер. И даже в кровати она под одеялом рядом со мной.

У той стены Руб опять считает свои финансы.

Держа банкноты в вытянутых руках, он глядит на них, будто бы убеждая себя в чем-то.

Теперь и я смотрю, и мне интересно, что такого он там видит.

– Видишь деньги, – говорит Руб. – Это не триста пятьдесят долларов. – Он впивается в них глазами. – Это семь побед.

– Эй, Руб?

Тишина.

– Эй, Руб? Руб?

Сегодня ночью есть только я и она, у меня под одеялом.

Отзвуки образов.

Они пляшут на потолке, а во мне растет надежда.

Золотые зайчики будущего во тьме темноты.

Последняя попытка:

– Эй, Руб? Руб?

Бесполезно.

Все, что мне остается, – надеяться, что завтра я буду драться хорошо и что она все-таки придет.

– Но она ненавидит драки, – говорю я себе. – Зачем же она пойдет? – И новые вопросы: – Затем ли она придет, чтобы посмотреть на меня?

Образы повсюду.

Ответов – нигде.

И тут, в глухой ночи, в слушающей тьме, Руб произносит такие странные слова. Фразу, которую я по-настоящему пойму лишь много позже.

Он говорит:

– Знаешь, Кэм, я вот думал об этом, и мне кажется, что твои деньги мне нравятся больше моих.

И мне остается лежать в кровати, думать без слов. Думать.

13

Иногда мне хочется иметь кулаки получше. Попроворнее, и чтобы руки были ловчее, а плечи крепче. Обычно такие мысли посещают меня в постели, но сегодня они приходят, когда я сижу в раздевалке, дожидаясь вызова на ринг. Не знаю. Но вот жаль, что я не Громобой. А вот бы так идти сквозь толпу и взбираться на ринг, чтобы побеждать, а не просто драться.

– Кэмерон.

Вот бы уметь посмотреть противнику в глаза и заявить, что я его прикончу.

– Кэмерон.

Вот бы стоять над ним и приказывать: «Вставай!»

– Кэмерон!

Наконец Рубу удается захватить мое внимание. Для этого приходится шлепнуть меня по плечу – прорваться сквозь облако грез. Я сижу в раздевалке, ветровка накинута, дрожу. Перчатки висят на руках мертвым грузом, и, кажется, я рассыпаюсь на части.